Швейцарец. Лучший мир  - Роман Злотников

– А как вы думаете, товарищ Межлаук, можем мы оттянуть сроки проведения Бреттон-Вудской конференции на год-полтора? – негромко спросил Сталин после довольно долгого раздумья. Валерий Иванович задумался.

– М-м-м, не знаю. Трудно будет. Но шанс есть. Но зачем?

Сталин усмехнулся.

– Возможно, в таком случае ваше желание сможет воплотиться жизнь. Ну, насчёт того, чтобы твёрдая цена на золото была номинирована не в одной, а в двух валютах.

Межлаук удивлённо воззрился на Иосифа Виссарионовича.

– Но-о-о… как?

Сталин усмехнулся.

– Вы заинтересовались Бреттон-Вудом именно потому, что он позволил США скинуть излишнюю эмиссию доллара, позволившую им задействовать на своё развитие намного больше средств, чем реально генерировала их собственная и так, кстати, весьма развитая экономика, на весь остальной мир. Это получилось вследствие того, что как страны, так и отдельные крупнейшие субъекты экономической деятельности типа мощных международных банков и крупных транснациональных корпораций начали активно закупать доллары и складывать их в свои резервы либо пользоваться долларами для операционных расчётов между собой, проводимых даже за пределами американской экономики. То есть весь инфляционноопасный излишек эмитированных долларов оказался оттянут из американской экономики на внешние рынки, вследствие чего им даже удалось весьма и весьма длительное время держать инфляцию на уровне весьма незначительных величин. Что, судя по тому, что вы мне тут рассказали, ой как не помешало бы и нам… Но ваша ошибка в том, что вы зациклились всего на одной, хотя и важнейшей, причине подобного развития ситуации. Контроле над золотом. А между тем этих причин несколько. Ведь, как вы знаете, в настоящий момент доллар уже давно избавился от твёрдой привязки к золоту. И экономически США сильно ослабли, уйдя даже с первой экономической позиции в мире. Да ещё и став самым крупным в мире должником, размер долгов которого превышает уровень их годового ВВП. Но при этом доллар всё равно продолжает оставаться главной мировой резервной валютой. И основная причина этому – несравненная военная мощь США, – тут он сделал паузу и окинул всех присутствующих лукавым взглядом. – Как вы думаете, если к моменту проведения Бреттон-Вудской конференции одна страна будет контролировать большую часть монетарного золота, а вторая будет обладать несравненной военной мощью, они смогут договориться? – После чего поднялся на ноги и вышел из библиотеки.

А Алекс очередной раз восхищённо выдохнул. Монстр же! Так просчитать ситуацию… Если слегка притормозить американский Манхэттенский проект, что вполне возможно даже без всякого криминала, просто добавить чуть больше бюрократических трудностей и лишить США конголезского урана с рудников компании «Юнион Миньер», то американцы закончат бомбу никак не ранее сорок шестого. А если ещё у СССР к тому моменту появится не только бомба, но и ракета межконтинентальной дальности, которую, в отличие от любых стратегических бомбардировщиков, ещё как минимум лет пятнадцать – двадцать даже теоретически сбить ничем будет невозможно, то… в таком случае Советский Союз реально окажется обладателем «несравненной военной мощи». Ненадолго. Может, даже всего лет на пять, максимум десять. Но именно несравненной. И в тот момент, когда нужно…

И вот именно в тот момент Николай Иванович оживился и, подсев к Межлауку, эдак вкрадчиво начал:

– Валера, коль так, я тут накатал небольшой списочек…

«Браслет» на руке Алекса издал еле слышимый сигнал и чуть вздрогнул, привлекая внимание.

– Да?

– Александр, не могли бы вы подняться ко мне? – раздался в ухе голос Сталина. В отличие от них троих он оккупировал библиотеку. В первую очередь из-за того, что там была расположена самая большая стеновая «панель» из числа имеющихся в доме. Поскольку во время работы он частенько общался посредством её с кем-то из своих многочисленных местных знакомых, от широты круга которых Алекса просто оторопь брала. Как-то он заскочил в библиотеку по поводу какого-то мелкого вопроса и попутно машинально отфиксировал на экране лицо того, с кем эдак неспешно беседовал Сталин. А потом увидел его в новостях. Это оказался Дэвид Рокфеллер-младший…

– Да, конечно, Иосиф Виссарионович, сейчас приду…

Работа со Сталиным по поиску различий между реальностями оказалась довольно трудной, но интересной. Алекс долгие часы напряжённо рылся в Сети, параллельно вспоминая и вытаскивая из памяти всё, что только удавалось там отрыть.

Лучше всего дело обстояло с техникой. Но как раз она-то интересовала Иосифа Виссарионовича меньше всего. Нет, интересовала, конечно, но вывести заинтересовавшие его новые грани в движении социума и вновь появившиеся закономерности, с помощью которых он планировал развить и углубить марксизм, каковой он продолжал непоколебимо считать самой точной и верной экономической теорией в мире, все проблемы которой, по его мнению, состояли в том, что «оппортунисты» превратили его из живого и развивающегося учения в набор мёртвых догм, именно через технику оказалось труднее всего. Алекс, кстати, на подобную непоколебимость реагировал вполне себе нейтрально. Хочет Иосиф Виссарионович ввести в экономическую теорию марксизма понятия «социалистическая конкуренция» и «социалистический рынок» – да на здоровье! Главное, чтобы эти два самых главных «привода» любой экономики – от рабовладельческой и феодальной и до какой-нибудь там постиндустриальной, в экономической теории, которой руководствуется СССР, имелись. Тем более что «обоснуй» для подобного заложил сам основоположник – Маркс. Ну, когда заявил, что общество, мол, развивается по спирали. Вот Сталин, похоже, и собирался воспользоваться этим посылом, заявив, что спираль, типа, сделала полный оборот и экономике вновь следует вернуться к конкурентному рынку, но уже не к обычному, а «социалистическому», который есть непременное условие «дальнейшего развития социализма». Помнится, в его изначальной реальности как-то похоже свою рыночную экономику обосновывали и китайские коммунисты. Вроде бы… Причём у них всё получилось вполне нормально. В смысле и с обоснуем, и с самой экономикой. На первое место в мире выйти сумели. США по ВВП обойти. Правда, не по номиналу, а по ППС, то бишь паритету покупательной способности, но все мировые верификаторы в первую очередь именно по этому паритету и считают, категорически утверждая, что именно такой подсчёт наиболее достоверен…

С остальным – похуже. Хотя, например, с войной всё оказалось более-менее понятно. В конце концов, войну он изучал практически в каждом такте. По-разному, конечно, – где поверхностно, но где-то и весьма подробно. Правда, подробно – это не про предыдущий такт, поскольку заниматься войной в присутствии Триандафилова ему показалось, как это говорилось в одном старом анекдоте, сродни игре на скрипке перед Паганини. Впрочем, полностью он от неё и в прошлом такте всё равно не отстранился. Поскольку Владимир Кириакович регулярно обращался к нему за той или иной консультацией или просто просил высказать своё мнение. Впрочем, за этим к нему обращались практически все – от Сталина и Фрунзе до Вавилова с Триандафиловым. И, как понимал Алекс, вовсе не от его великого ума. Просто… уж больно жизненный опыт Алекса отличался от жизненного опыта людей, родившихся в конце девятнадцатого – начале двадцатого века. Ибо слишком разной оказалась среда, в которой они росли и развивались. Совершенно разной – от правил чистописания и до мелодий и ритмов, среди которых они выросли и, так сказать, «оперились». Да даже ощущения расстояний и скоростей было разным. Скажем, сколько времени сегодня займёт «съездить в Тверь»? Да полдня. Полтора часа туда по скоростной трассе и столько же обратно. Ну и часок-другой на дела. А в середине двадцатого века это было целый день. В лучшем случае! Поскольку только на дорогу туда надо было пять-шесть часов в одну сторону по щебёночному шоссе со средней скоростью километров тридцать-сорок в час. Ну, или примерно столько же по железной дороге. Поезда-то двигались со средней скоростью километров двадцать пять – тридцать в час! И затем столько же обратно. Причём на автомобиле это выходило только при хорошей погоде. А когда дождь или распутица – и двое суток можно было по непролазной грязи ползти… А в начале века – так и вовсе два, а то и три дня. Даже по железной дороге. Ибо так было составлено железнодорожное расписание. Если же брать времена до железных дорог, так эти сроки вообще растягивались до трёх-четырёх суток в один конец. А ведь логистика намертво связана с мышлением и определяет в нём очень многое! Так что подобная «популярность» Алекса была вызвана отнюдь не его выдающимися умственными ли там, аналитическими способностями (да по сравнению с теми людьми, которые интересовались его мнением, они были, считай, никакими, то есть как у обычного среднего человека), а тем, что вследствие вот этой самой «разной базы» ему, так сказать, резали глаз несколько другие вещи, чем людям, выросшим и получившим как образование, так и жизненный опыт в начале двадцатого века. Ну и «растяжка», получившаяся вследствие выпавшей ему возможности пожить в разных реальностях, также имела место быть… Но его мнение было для них пусть и очень ценным, но всего лишь «взглядом со стороны», позволявшем увидеть проблему под несколько другим углом. И, как умные люди, они совершенно не пренебрегали такой интересной возможностью…